Но если есть в кармане пачка сигарет*

Одна из причин, почему многих людей тянет к социализму несмотря на.

Предположим, у меня есть цель R – состояние, которого я хочу добиться. Для достижения этой цели я вижу путь Q. Как я считаю, никакой другой путь не приведёт меня к R. Я так считаю, но правдой является то, что с помощью Q я не получу результат R; для достижения R необходим другой способ действия, а Q приведёт меня к такому состоянию, которое для меня не только хуже R, но даже хуже чем моё нынешнее положение.

Эта правда мне неизвестна, поэтому я действую по плану Q. Разумеется, в результате моё состояние ухудшилось. Но я не знаю, почему так случилось. Я-то уверен, что Q – правильный путь, поэтому пробую снова и снова. Возникает вопрос: доколе? Понятно, я могу догадаться или узнать от кого-то, что именно Q является причиной моих неудач. А кроме того, что может меня остановить, а главное, почему?

Для ответа на этот вопрос следует вспомнить, что мои возможности и ресурсы ограничены. Действуя определённым способом, я тем самым отказался от других способов действия. Я выбрал цель и направил имеющиеся у меня средства на её достижение, отказав себе в других целях. Я предпочёл цель R другим целям. Но эти отброшенные цели не однородны для меня. Об одних из них я жалею меньше, о других – больше, а о какой-то я жалею больше всего. Вот эта цель, это состояние, которого я не достигну из-за того, что выбрал R и о котором я больше всего сожалею, является ценой R. Я им пожертвовал ради R.

Как было сказано, избранный мною способ достижения R не только не обеспечивает мне R, но даже отдаляет меня от R. Поэтому я не просто расходую имеющиеся у меня ресурсы впустую, но и к тем отвергнутым ради R другим целям добавляется цель восстановить «как было». Эта новая цель также требует ресурсов. Таким образом, когда я раз за разом ошибаюсь в своём выборе способа действий Q, у меня всё меньше и меньше остаётся ресурсов для достижения других целей, не R. Всё больше и больше желательных мне состояний оказываются для меня недосягаемыми. Я вынужден отказываться от достижения даже тех целей, о которых очень сильно сожалею. И вот, когда моё положение станет настолько плохим, что следующей жертвой окажется цель, ценность которой в моих глазах выше ценности R, я наконец-то остановлюсь. Я прекращу попытки достичь R. Цена R будет слишком высокой для меня.

(Конечно, может так статься, что для меня никакая другая цель не превыше R. Тогда я буду действовать способом Q до тех пор, пока не умру или не потеряю способность действовать (павший герой, азартный игрок, алкоголик и т.п.)).

В результате того, что я больше не стремлюсь к R, моё состояние восстанавливается. Я не расходую свои ограниченные ресурсы себе же в ущерб. Поэтому я могу позволить себе направлять их на достижение ранее отвергнутых целей. Но я так и не понял, что причина моих неудач заключалась в Q. Поэтому, оклемавшись и поднакопив ресурсов до такой степени, что цена R уже не кажется мне слишком высокой, я могу возобновить свои попытки достичь R. И всё начнётся по новой.

-------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

Понятно, что с точки зрения историка в это рассуждение следует включить множество фактов и событий; идей и действий множества людей. В реальной истории причины и следствия намного более запутаны, переплетены и разнесены во времени. Кроме того, цену за социализм зачастую платят совсем не те, кто его добивается. Но, я думаю, с точки зрения теории оно частично объясняет, почему многие люди, чьё благосостояние относительно высоко (например, в современных США, Европе), исповедуют социалистические взгляды. Это невзирая на то, что им хорошо известны ужасающие, даже по их собственным оценкам ужасающие, последствия социализма. Они «просто» выбирают непригодное средство для достижения тех целей, которые, как они ошибочно считают, обеспечивает социализм. Жизни и благосостояние, как их собственные, так и других людей прямо зависят от того, способны ли они понять свою ошибку. А если не способны, то от того, насколько ценны для них эти цели, чем они готовы жертвовать ради них, какую цену платить. Этот вопрос открыт. Неизвестно, сколько из ныне живущих людей смогут прожить достаточно долго, чтобы узнать на него ответ, и в каких условиях придётся жить выжившим.

Разумеется, это не единственная причина живучести социализма. Потому что кроме этого, социализм является идеальной средой для уголовников – убийц, воров, грабителей и мошенников, а также маньяков, психопатов и садистов. Но это другая тема.

* В. Цой «Пачка сигарет»

Эффективность по Крылову

Согласно теории Парето, экономическая система находится в состоянии эффективности тогда, когда ничье положение нельзя улучшить без того, чтобы при этом не ухудшилось положение кого-то другого.

Это трюизм. Кажется, никто и не спорит с тем, что люди прекращают сотрудничество друг с другом (добровольное взаимодействие), когда от нового акта сотрудничества (обмена) ни одна из сторон не ожидает дальнейшего улучшения своего состояния. В свою очередь, это является частным случаем того, что человек прекращает целенаправленно действовать, когда он полностью удовлетворён или не видит способа улучшения своего состояния.

Теория Парето ничего не добавляет к этим утверждениям. Наоборот, она редуцирует их до такой степени, что становится неважно, идёт ли речь о существах разумных или лишённых разума. Она не принимает во внимание то, что человек всегда преследует именно свои цели, а не цели "системы", наблюдателя и т.д. При чём, он осознанно выбирает как цели, так и средства их достижения, и он способен осознанно изменять свои оценки. По этой причине критерий эффективности Парето не может быть критерием эффективности действий людей. Раз теория Парето не учитывает целенаправленности индивидов, то она не может и отличить эффективное действие от неэффективного. Продемонстрировать слепоту теории Парето можно на примере лебедя, рака и щуки – они находятся в состоянии оптимума по Парето, однако же, вряд ли кто-то назовёт их ситуацию оптимальной.

No government outside of Eden

Одной из предпосылок, на которых держится идея демократического правительства (а, в конечном счете, любого правительства) является бесконечность благ. То есть благ, для получения которых не требуется ничем жертвовать, платить цену, выбирать между благами. Это означает отсутствие действий. Поэтому идея правительства годится только для жителей Эдема, которым не нужно целенаправленно действовать, то есть выбирать.

Возражение № 3 Р.Лонга

Здесь Лонг опровергает несколько аргументов Локка в пользу государства. Вкратце утверждения Локка выглядят так:

- люди не могут договориться между собой обо всех возможных спорных вещах, поэтому необходим орган, который бы разрешал споры на основе всем известных единых правил;

- люди не могут договориться, чтобы организовать сопротивление бандитским шайкам и чтобы обеспечивать правоприменение, поэтому нужна постоянно действующая единая сила;

- люди, в конфликтах между собой, не всегда могут договориться о передаче своего спора третьей стороне – независимому арбитру, поэтому должно быть требование о передаче дел третьей стороне и эта сторона всегда должна существовать и принимать переданные ей дела, т.е. это должно быть государство.

Помимо того, что уже сказал Лонг, думаю, можно добавить следующее.

Если эти утверждения Локка верны, то тогда вопрос о договорной природе государства имеет однозначный отрицательный ответ. Ведь если люди не могут договориться о перечисленных выше вещах, то как они могут договориться о них же, но под флагом государства? Как люди, не способные договориться об этих вещах, могут договориться о государстве? Получается, что Локк, отрицая способность людей договариваться, оставляет только такие объяснения природы государства, как проявление божественного (внеземного и т.п.) вмешательства, как превосходство индивида или группы индивидов над всеми остальными людьми, как господство бандитов (мошенников) и т.п. Другими словами, как-то так получается, что, согласно Локку, люди договариваться не могут, а государства, тем не менее, каким-то непонятным образом существуют.

Я хочу сказать, что, во-первых, аргумент «люди не могут договариваться» бьет не только по противникам государства, но и, в не меньшей степени, по его сторонникам.

Во-вторых, он произвольно вводит необходимость единственности правил, силы и арбитра. Безусловно, люди способны договариваться о правилах, правоприменении и арбитрах. Но они это делают только тогда и только в той мере, в которой подобные договорённости способствуют достижению целей их участников. Участников, а не сторонних наблюдателей. Участников, а не тех, кто желает направить действия людей в нужную для себя сторону. Аргумент «люди не могут договариваться» неотличим от негодования «люди не хотят соглашаться на МОИ условия; они не хотят договариваться со МНОЙ». Требование о единственности, универсальности, тотальности и вообще об установлении границ или сферы действия правил, сил, арбитра и т.п. излишне. Оно противоречит сущности договора, оно навязано.

Об общественном договоре

Очень часто при поимке очередного уклоняющегося от налогов предпринимателя можно услышать фразу «в результате чего государству нанесён ущерб на сумму ХХХ». Размышление над этой фразой даёт ещё один гвоздь в гроб идеи общественного договора (если он уже не вбит).

Говорят, государство оказывает людям некие услуги, а люди оплачивают их в виде налогов. Если смотреть на отношения между государством и людьми с этой точки зрения, то невозможно отмахнуться от проблемы учёта. А именно, не представляется возможным зафиксировать момент и сумму, так сказать, «отгрузки» услуг государством с одной стороны, и точно так же нельзя соотнести уплату налога против полученной услуги, с другой стороны. Следовательно, ни в один момент времени нельзя ответить на вопрос, кто кому должен и сколько должен. Никогда нельзя хоть сколько-нибудь уверенно сказать, «отгружает» ли государство услуги авансом или в счёт уже полученного налога.

Кроме очевидной абсурдности таких «договорных» отношений, здесь есть еще один момент. Предположим, государство оказывает услугу авансом, рассчитывая в будущем получить оплату в виде налога. Но налоги и их размеры связаны с определёнными действиями людей, например, с продажей или покупкой товаров (или с рождением детей, если речь идёт о подушном налоге). Если человек не совершит в будущем этого действия, то он не заплатит налог. Следовательно, намерение чиновников получить оплату за оказанную услугу основывается, в конечном счете, на предвосхищении, или даже программировании ими будущих событий и будущих действий людей.

Это означает, что так называемый общественный договор представляет собой Книгу Судеб, реестр всех будущих событий. Помимо того, что идея общественного договора не может обойтись без обращения к мистике, она, как Книга Судеб, не содержит в себе никаких признаков договорных отношений, ничего, что напоминало бы о соглашении сторон. Да даже сторон в ней нет.

Из этого затруднительного положения есть один выход. Можно уйти от неопределённости будущего и мистической способности его определять, заявив, что налоги платятся просто по факту совершения людьми определённых действий. Равно как и услуги государства считаются «отгруженными» по факту неких действий чиновников. То есть, вместо будущего, внимание сосредоточено исключительно на прошлом. Такая интерпретация идеи общественного договора, то есть как бухгалтерской книги, спасает эту идею от мистицизма. Но она окончательно и явно фиксирует невозможность взаиморасчётов, что полностью исключает договорной характер отношений.

А в конце дороги той плаха с топорами

Думаю, любую теорию или идею, касающуюся человеческой деятельности (экономики, общества), можно проверить путём мысленного последовательного доведения её до своего логического завершения. Проблема только в способности последовательно мыслить, иногда это очень даже нелегко.

Если в результате такого размышления теория или идея приводят к абсурду, в частности, к нежелательным с точки зрения автора теории последствиям, то она ошибочна, причём полностью, с самого начала. Это можно проиллюстрировать следующим примером. Я нахожусь в Днепропетровске и мне нужно попасть в Ялту. Но вместо того, чтобы сесть на поезд Днепропетровск-Ялта, я сажусь на поезд, следующий в Харьков. Нет вопроса, через сколько километров моё решение станет ошибочным – оно было ошибочно с самого начала. Важно, как мне кажется, то, что это правило не имеет исключений, любая теория о ЧД подпадает под его действие.

Люди, желая спасти какую-то теорию, часто говорят: «А не нужно доводить её до конца». Но чтобы остановиться в определённом месте, а не где попало, раньше или позже, тоже нужна теория и нужна она сейчас. Когда человек, намеревающийся действовать согласно некой идее, понимает, что в пределе эта идея доведёт его до нежелательных ему последствий, то уже сейчас, в самом начале он обдумывает, когда именно он прекратит следование этой идее, и как он будет действовать потом.

То же самое касается и экономических теорий. Если автор такой теории видит, что последовательное её применение приведёт к абсурду, то ему придётся еще на этапе разработки показать, когда и почему именно тогда нужно остановиться и что будет дальше. Но на практике это соблюдается редко. Авторы и сторонники абсурдных экономических теорий под тем или иным предлогом или вовсе без предлога стараются уйти от ответов на такие вопросы. Например, Кейнс оправдывался тем, что его современники просто не доживут до абсурда, к которому приведёт его теория; тем самым он сам ограничил срок её действия временем жизни своего поколения. После распространения демократии срок действия некоторых абсурдных теорий сократился до срока полномочий политиков. Многие интервенционисты также не отрицают того, что последовательное развитие их теорий (скажем, в части налогов или импортных пошлин) ведёт к абсурду. Но они наотрез отказываются давать логическое объяснение остановке или ограничению в применении собственной теории. Наконец, социалисты не способны последовательно мыслить и поэтому, когда они чувствуют приближение абсурда, их разум полностью заменяется эмоциями.

Возражение № 6 Родерика Лонга

Перечитывая статью «Либертарный анархизм: ответы на 10 возражений» Р.Лонга, захотелось добавить своё соображение.

- Право собственности является основой рынка. Без собственности нет обмена. Если существует конфликт «Моё! Нет моё!», если человек и так считает благо своим, то для обладания им он не захочет отдавать своему сопернику что-либо. Поэтому, для содействия и поддержания рынка необходимо разграничить собственность. Причём, сделать это в рамках рыночных отношений невозможно.

Полагаю, примерно так вкратце можно изложить один из аргументов сторонников «малого» государства.

Разграничение собственности не может быть единовременным актом, после которого необходимость в нём пропадёт навсегда; не может он быть и редким или чрезвычайным. Но после очередного разграничения собственности, после каждого утверждения прав собственности обмен как таковой уже не нужен, он излишен. Всё, что нужно делать – это следовать правилам, установленным конечным разграничителем или добиваться его расположения. Данный аргумент родом из иерархических отношений и как таковой является антирыночным. Он апеллирует к условиям, в которых обмен невозможен. Его кажущаяся доказательной в пользу рынка сила обязана тому, что он подменяет собой причину, по которой люди обмениваются.

Здесь сторонники «малого» государства могли бы возразить, что конфликт «Моё! Нет моё!» всё равно никуда не девается и его необходимо как-то снять. Да, только это уже другой вопрос, касающийся способности «малого» государства разрешать конфликты или уменьшать насилие, а не его способности содействовать обмену. Это разные вопросы.

Треть кошелька или жизнь!

В продолжение темы о цене государства

Одним из характерных признаков обмена как добровольного действия является его прекращение, когда участник обмена больше не ценит следующую единицу получаемого блага выше, чем следующую единицу блага отдаваемого. Обмен прекращается несмотря на то, что у участников еще могут оставаться блага, которыми они могли бы обменяться, будь у них такое желание. Но если кто-то из них обладает силой принуждения, он может попытаться принудить вторую сторону отдавать принадлежащие ей блага. Это уже будет не добровольное действие и не обмен. Человек, которого пытаются принудить, теперь сравнивает ценность отдаваемых благ не с получаемыми взамен благами, а с последствиями сопротивления принуждению или уклонению от него. Было бы ошибкой считать, что во время этого выбора принуждаемая сторона принимает в расчёт ценность получаемых от принуждающей стороны благ. Если бы это было так, то это была бы обычная покупка, только по возможно более высокой, с точки зрения данного покупателя, цене. О таких сделках часто говорят: продавец вынудил покупателя (или наоборот); но это не имеет ничего общего с принуждением, о котором говорилось выше. В экономическом смысле обмен как добровольный акт тем и отличается от действия по принуждению, что в последнем не имеет никакого значения, передаёт ли что-либо принуждающий в пользу принуждаемого и насколько оно ценно по мнению принуждающего. Даже если принуждающий что-то и передаёт, в глазах принуждаемого оно не имеет ценности. Также, не имеет значения тот факт, что принуждаемый пользуется тем, что ему передал принуждающий – у него просто может не быть выбора.

Таким образом, нет разницы между налогом и грабежом, несмотря на то, что сборщик налога может оказывать налогоплательщику услуги или передавать ему что-либо. В обоих случаях ни плательщик налога, ни жертва ограбления не получают для себя ничего ценного (разве что опыт, но его даёт не сборщик налога или грабитель, а интерпретация произошедших событий налогоплательщиком или жертвой грабежа плюс предугадывание событий будущих). В обоих случаях они только отдают. Если же налогоплательщик или жертва ограбления считает, что он получил от сборщика налога или грабителя что-то ценное, то он не является налогоплательщиком или жертвой – он покупатель.

Существует мнение о том, что налог может быть разумным, или справедливым. Оно является ничем иным, как ценностным суждением. Несмотря на присутствие слова «разумный», это мнение невидимо для разума, оно не поддаётся дискурсивному обсуждению. То, что его сторонники оперируют агрегированными величинами (ВВП, совокупный спрос и т.п.) ни в коей мере не придаёт их мнению аргументированности. Потому что речь идёт исключительно об индивидуальных оценках, представлениях о ценностях и последствиях сопротивления или уклонения от принуждения. Ничего из этого агрегировать невозможно.

Ценностные суждения всегда произвольны и можно доказать, что любая величина налога, называемая кем бы то ни было «разумной», является произвольной и выражающей только мнение озвучившего эту величину человека.

Разумный налог можно описать как «не слишком большой для плательщика и не слишком маленький для сборщика». Вначале рассмотрим первую часть: «не слишком большой для плательщика».

Принуждаемый к платежу человек выбирает между двумя альтернативами – заплатить или сопротивляться (уклониться). Он сравнивает последствия, с которыми он столкнётся либо потеряв определённое количество денег, либо противясь принуждению. Если величина налога такова, что потеря денег для него хуже, чем сопротивление или уклонение, то по отношению к нему это и есть «слишком большой налог». Это верхняя граница налога, любая величина, равная ей или превышающая её, невозможна. Следует еще раз подчеркнуть, что всё здесь сказанное имеет смысл только по отношению к индивиду и ни в коей мере к группе индивидов, потому что только индивид предпочитает, оценивает и выбирает.

Не существует иных способов количественно определить верхнюю границу налога, кроме как опытным путём. Но мы живём в постоянно изменяющемся мире, включая изменяющиеся оценки, поэтому ситуация, приведшая к данным результатам, повторится в будущем разве что случайно. В некоторых случаях плательщик налога мог бы заранее что-то сказать по этому по этому поводу, но со стороны сборщика налога определение верхней границы всегда спекуляция. Даже если сборщик при этом полностью полагается на прошлые события (а не, скажем, на «ромашку»), сбор фактов, их интерпретация, взвешивание и понимание целиком и полностью задаются его собственными идеями, оценками, представлениями и предпочтениями. Возможно, это одна из причин, по которой правительства стремятся к стабильности.

Кроме «не слишком много для плательщика» критерий разумности налога подразумевает также «не слишком мало для сборщика». Но произвольность этого критерия не нуждается в доказательстве. Таким образом, ни в верхней, ни в нижней границе «разумного» налога нет ничего объективного, заданного или имеющего одинаковое значение для двух или более людей. Другими словами, называть любую конкретную величину налога «разумной» может только один человек и только до тех пор, пока его субъективное мнение не изменилось. Единственное, к чему может попытаться привязаться сборщик налога это его представление о величине верхней границы для некоторых плательщиков. Отсюда следует, что всегда будет преобладать тенденция установления налога на уровне, близком к такой верхней границе.

По поводу того, что плательщик налога выбирает между двумя альтернативами – заплатить или сопротивляться (уклониться), необходимо добавить следующее. Человек знает, скольких денег или других благ он лишается, если они отбираются непосредственно у него; соответственно, он осознаёт их ценность для себя. Но зачастую он не представляет себе полного масштаба нанесённого ему ущерба. Дело не только и не столько в косвенных или скрытых налогах, или в том, что не он непосредственно осуществляет платёж.

Человек платит за вещь определённую цену потому, что эта цена его устраивает. Для него не имеет значения, сидит в ней налог или нет – он предпочитает эту вещь тому количеству денег, которое просит производитель. При прочих равных условиях запрашиваемая производителем цена и оценка покупателем своих денег не изменятся от того, что был введён или отменён налог. Но совершенно точно прочие условия не останутся равными. Отмена налога увеличит прибыль производителя, что привлечёт в этот бизнес новых предпринимателей. Они увеличат спрос на факторы производства (включая труд), что приведёт к их подорожанию. Следовательно, станет выгоднее сберегать и создавать (инвестировать в) капитальные блага, что сделает труд более производительным и это еще больше увеличит заработную плату. С другой стороны, увеличившаяся конкуренция между предпринимателями заставит их предлагать или более разнообразные товары или более дешёвые. Введение любого налога в любом размере все описанные тенденции разворачивает в противоположную сторону.

Без налогов всё это точно было бы, но неизвестно, в чём именно оно бы выражалось для конкретного человека. Если высокая реальная заработная плата, высокий уровень жизни и благосостояние имеют для человека ценность, то налог лишает его этой ценности. Но проблема в том, что этот ущерб невозможно описать количественно или хотя бы с указанием на конкретные товары или услуги.

Всё это имеет значение для данной статьи постольку, поскольку в глазах плательщика отодвигает верхнюю границу налога; сборщик ориентируется на неё и отнимаемые им деньги представляют еще большую ценность для плательщика. Это не приводит к увеличению суммы налога, очищенной от инфляции, но приводит к увеличению ущерба с учётом сказанного в двух предыдущих абзацах.